Елена Ваенга: Быть русской - это счастье

Елена Владимировна (Хрулева) Ваенга родилась в городе Североморске 27 января 1977 года. «Ваенга» — это название родного для Елены Хрулевой города Североморска (до 18 апреля 1951 года), а также реки недалеко от него. Псевдоним придуман ее матерью. Родители Елены работали на СРЗ «Нерпа» — засекреченном судоремонтном заводе, который обслуживал атомные подводные лодки. Достаточно известный в отечественной «оборонке» объект в поселке Вьюжный. В этом поселке на пять тысяч жителей на побережье Кольского полуострова она и выросла. В 16 лет отправилась получать образование в город на Неве. Сначала окончила Санкт-Петербургское музыкальное училище имени Н. А. Римского-Корсакова по классу фортепиано. Потом поступила в Театральную Академию, но ушла оттуда через два месяца, так как ее пригласили в Москву записывать первый альбом. Альбом был записан, но не вышел.
В год Елена научилась танцевать… под пылесос. Когда папа сыграл трехлетней дочке: «Топится, топится в огороде баня», и она подошла к пианино и повторила мелодию, все сразу решили: Лена будет музыкантом! В девять лет она написала свою первую песню «Голуби».
В 2000 году Елена поступила в Балтийский институт экономики, политики и права на кафедру театрального искусства. Курс тогда набирал П. С. Вельяминов.
«Мои родители, — рассказывает Елена, — люди не военные, а вот дедушка по линии матери, Василий Семенович Журавель был контр-адмиралом, заместителем начальника штаба Северного флота. Он упоминается в книге „Знаменитые люди Санкт-Петербурга“, а также во многих энциклопедиях. Родители отца приехали в Ленинград незадолго до Великой Отечественной войны. Дедушка по линии отца был зенитчиком, воевал под Ораниенбаумом, а бабушка была медсестрой в госпитале в блокадном городе. У меня есть младшая сестра Татьяна, она дипломатический работник, знает несколько языков, живет в Петербурге. Она очень строгий мой слушатель».

Елена, все начинается с корней. Родители воспитывали Вас в строгости?
Да. В очень большой строгости. И если бы не это, я не добилась бы в жизни ничего. Но и мои недостатки, от которых я мучаюсь, тоже, наверное, произрастают оттуда. У излишней строгости две стороны. Во мне часто проявляются мужские черты характера, а для женщины это совсем не хорошо. Это приводит к печальным последствиям. Я недостаточно ласковый человек, где-то бываю жесткая, безаппеляционная, суровая. Все характеристики, которые даются мужчине с положительной окраской, для женщины являются отрицательными. Я ими, к сожалению своему, обладаю.

С другой стороны, эти черты характера дают Вам силы выдержать напор со стороны завистников, авторов нечистоплотных статей желтой прессы.
Не могу с этим не согласиться! Талант — это не моя заслуга, он дается Богом. Но для многих он является сильным раздражителем. Сейчас обо мне пишут много всякого, много откровенной лжи, мы даже приняли решение отказаться вообще от любых контактов с прессой. «Славянка» — это исключение.

Давайте тогда обратимся к Вашим песням. Их Вы можете назвать своим откровением?
Вот — моя биография! Это мои песни! Я порой удивляюсь, как же люди не видят, насколько откровенно я рассказываю в песнях о личном. Знаете, как я порой себя в песнях ругаю? Люди иногда думают, что я пою о какой-то посторонней женщине и ругаю ее. А это я о себе. Все сказано в песнях, все! Мне порой присылают такие письма: «Леночка, Вам не надоело петь песни о любви? Может быть, напишете что-то из гражданской лирики?» И я понимаю, что человек, услышав песню «Абсент», сделал выводы обо всем моем творчестве. В ответ на эти письма, как в рецепте, пишу: «„Снег“, „Города“, „Папа, нарисуй“». Я сейчас могу вам назвать песен двенадцать, где не будет ни одного слова про любовь.

Пишут, что Вы обладаете сценической «техникой слез»…
О! Я знаю человека, который пустил эту «утку». В народе это называется завистью. Понимаете, не надо сцену превращать в магическое место. Я люблю говорить: на сцену вышли, свитер расстегнули, а там будь что будет. Другого варианта общения с людьми не воспринимаю. Обладаю «техникой слез»? А тогда что делают десять тысяч человек, которые сидят в зале и обливаются слезами? Все очень просто: когда затрагивается разумное, доброе, вечное посредством песен, человек не может остаться равнодушным. Я как-то читала книгу «Жила была девочка», на каждой ее странице изображен какой-то предмет из нашего детства. Например, жевательная резинка, которую я хорошо помню, ее было всего три вида: мятная, кофейная и очень редко малиновая, потом монетница, букварь, на обложке которого девочка с портфелем и большая буква «А». Помню, как мы ходили с бидонами за молоком и сметаной (не то, что сейчас: приходим в магазин и думаем, какое бы порошковое молоко выбрать, а потом спрашиваем, почему у нас дети аллергики?). Эти предметы, которые были у всех, вызывают теплые чувства, воспоминания. Такие «самолетики из детства», особенно когда находишься на одной волне с людьми, вызывают ностальгию. Я сегодня знаете, с какой мыслью проснулась? «Хочу в прошлое. В недостаток денег и в достаток счастья». Больше могу сказать: чем больше денег, тем меньше счастья. Денег нужно ровно столько, чтобы человек купил себе хорошую одежду, ездил на нормальной машине, чтобы у него в доме не текла крыша. В сказке о золотой рыбке недаром говорится: «Не хочу быть столбовой дворянкой…» Чем это все закончилось? Все проблемы от «пере» и от «не до». Золотая середина нужна во всем. На столбовой дворянке надо было старухе остановиться, тогда бы все закончилось хорошо. Зарплата в 20 тысяч рублей — это мало, пусть людям платят хотя бы по 50–60 тысяч, этого хватит. Но не нужны миллионы рублей. Миллионы ведут к плохим последствиям, начинается «синдром столбовой дворянки»… У меня есть очень богатые друзья, и они ищут радости от чего-то нового, потому что есть уже все. Шопинг — это подмена главного, попытка заполнить пустоту души… Ну, вот, как говорит моя мама, «начала за здравие, кончила за упокой»…

Вы вообще поете вживую, это Ваш принцип?
Да! Я всегда пою вживую! Видите, какие настали времена, вы вынуждены задавать такой вопрос. Представляете, Утесову такой вопрос задать в свое время: «Это Ваш принцип?» Он ответил бы: «Что, деточка?» Он бы не понял вопроса. Не понимаю, как можно петь не вживую, если у вас 15 музыкантов вживую играют. А вы говорите «техника слез»… Как можно поверить слезам, если человек поет под фонограмму? Когда я вспоминаю свою Родину, мой дом — он до сих пор там есть — у меня в голове мгновенно возникает видеоряд — моя комната, моя кровать, вплоть до запахов… Я пою песню и вижу чернику, я помню цвет, свет, расположение озера, я помню даже одежду, в которой была, помню мамин плащ. Все-все помню! И вот, когда это все вихрем в голове проносится — наворачиваются слезы. Это же так естественно, так близко для любого человека. Кто-то называет это «техникой»… Понимаете, во всем есть шкала: белый цвет — черный цвет. Есть журнал «Славянка», а есть «Экспресс-газета», где пишут про «технику слез». Вы не увидите там правду. Такие издания — это помойка, призываю людей не покупать этих газет. Не скрою, я боюсь, что навлеку их гнев, они будут преследовать меня и фотографировать за занавеской. Но я все равно говорю: люди, не покупайте этих газет!

В чем для Вас заключается женское счастье?
Ой, вы задали самый сложный вопрос! Потому что я давно поняла, Бог наделил меня мужскими качествами, и только потому, что наделена этими качествами, я смогла выжить в определенных жизненных ситуациях. Я очень жалею, что во мне мало женского. Какой должна быть женщина? Недавно наблюдала за женой друга, моего трубача, у них два месяца назад родился ребеночек. И вот я смотрела на нее, на ребеночка и подмечала, как она себя ведет. Она очень ласковая, очень заботливая, нежная, терпеливая, она не строптивая, уравновешенная, спокойная. Вот какой должна быть женщина. И, наверное, женское счастье именно в умении быть настоящей женщиной. Быть заботливой круглосуточно, вне зависимости от настроения.

Как Вы хотите воспитывать своих детей?
В строгости. А как иначе? Постараюсь быть похитрее, но я точно знаю определенную модель воспитания. Возьмем 24 часа, из них 15 часов ребенок бодрствует. Каждый час непременно нужно заполнить действиями. В одной сказке девочка просит маму: мамочка, а можно мне погулять? — Да, конечно. Посади розы, муку просей, воды наноси, двор вымети, а потом ты свободна. И ваше дитя, сделав все это, доползает до кровати, но при этом ему не запретили погулять. Человек, взращенный в труде, в необходимости трудиться, никогда не станет лентяем. Никогда нельзя убирать за ребенком игрушки, нужно приучать его делать это самому. Нужно его попросить, показать, как это сделать, помочь, но пусть он на своих слабых ножках сам дотащит эту игрушку. Только тогда он научится что-то делать. А женщина и тем более должна трудиться. Посмотрите на старшее поколение, они не умеют бездельничать, наши мамы постоянно в движении, они так воспитаны. Женщины постоянно должны что-то делать — вязать, вышивать, чашку переставить, все, что угодно, только не сидеть. Дед мне всегда говорил: «Трудись, трудись, не сиди, иди грядку прополи, — я уже прополола, — еще раз прополи, все равно что-то пропустила». И, кстати, лучшее лекарство от депрессии — работа!

Елена, Вы смогли бы отказаться от сцены ради семьи?
Сейчас я пока не представляю, как оставлю сцену. Понимаете, мне не слава нужна, просто мое душевное здоровье во многом зависит от работы. Я не могу не петь, не развивать свой талант. Ну, вот если дети родятся — посмотрим. Мой дядя Ваня (Иван Иванович Матвиенко — муж Елены Ваенги — ред.) очень добрый, он тоже жертва. Он говорит: я не могу забрать у тебя твое дело, это твое призвание, поэтому пой.

Но, по большому счету, Ваш муж, как продюсер, сам добивался Вашего успеха…
Мой муж сделал все для своего любимого человека, но теперь я состоявшийся артист, а это значит: сегодня я в Сыктывкаре, завтра в Омске, потом еще где-то и еще где-то… Иногда думаю, что если у меня пропадет голос, я, может быть, даже буду этому рада. Но это должно произойти само. Я не могу сама отрезать от себя сцену, это моя третья нога, она должна отпасть сама. И если вдруг случится так, что я попрощаюсь со сценой, то у меня есть резерв, в который также вложу свою душу — это сельское хозяйство, займусь им. В моих жилах течет кровь землепашцев.

Елена, Вы патриот?
Ой, не то слово! Не хочу, чтоб началась война, потому что боюсь стать плохой. Врагов изничтожать буду. Дома бы не сидела, это сто процентов. Я патриот своей земли! Вчера мне подружка стихотворение читала: «Если скажут слово „Родина“, сразу в памяти встает старый дом, в саду смородина, толстый тополь у ворот» (З. Александрова — ред.). Вот… Жалко… Вот опять это «жалко»… Себя ведь жалко всегда, детство жалко. Почему плачут взрослые люди? Им детство жалко и ушедшей любви. Им хочется туда вернуться, хочется назад к бабушке, когда не надо было думать, как заработать деньги, что сказать подруге, почему у тебя нет детей… Да вообще, мы такая нация, мы все время переживаем и сопереживаем. Это на генном уровне у русского человека, именно у русского. Мне бабушка рассказывала, как она немцам пирожки носила. Когда закончилась война, ей было 18 лет. Пленные немцы повсеместно работали на стройках. Что сделала война, рассказывать не надо. У моей прабабушки было шестнадцать детей, и двое из них Днепрогэс строили. Моего прадеда раскулачили, он был стекольщик. И вот баба Надя рассказывает, как немцы строят, а ее мама ей тихонечко в корзинку пирогов соберет и говорит: «Наденька, отнеси им». Где вы еще такое встретите? Немцы их резали, бомбили, уродовали, убивали, а они им пирожки. Нас кто побьет, мы врагами будем, нас закапывать, убивать будут… Но потом, как только все закончится, враги наши безногими, голодными на улице окажутся, скорей понесем им пирожки.

Что происходит сегодня, конечно, ужасно. Но, как верующий человек, я не отчаиваюсь. Верой спасемся, другого не дано. Будучи православным, церковным человеком, восхищаюсь восточными людьми. Они живут в вере, подчиняют ей свою жизнь. Православная Церковь сейчас делает шаги по воспитанию людей, может, благодаря этому мы сделаемся сплоченнее.

Я патриот до глубины души! Можно сменить место жительства, но не сменить Отечество. Ради того чтобы выжить, идут на очень многие вещи, только я никогда не скажу, что Христа нет и Аллах велик. Не отречься от своего Отечества — это не отрицать свое и находить в своем только лучшее, культивировать его в себе и своих соотечественниках. К сожалению, в определенный отрезок времени многие русские люди стали вести себя недостойно, позорить наш народ. Это дало повод представителям других национальностей вешать на нас страшные ярлыки: русский мужчина — пьяница, русская женщина — сами понимаете, кто. Мне говорили: «Вот я еду у вас по улице и вижу: стоят девочки. А у нас в Тбилиси так не стоят!» Они правы, и мне от этого очень плохо. Но я понимаю причину этих явлений. Говорю: «Если бы вам в Тбилиси так досталось, как нам, от нашего советского семидесятилетнего строя! Вам не поломали традиции воспитания, которые складывались веками». На Кавказе действительно строгое воспитание. У них девочки умеют жарить котлеты и долму делать, а у нас уже от яичницы в обморок падают. Стыдно и обидно! Многие наши мальчики сейчас не представляют, что такое гвоздь и молоток. А там, в горах, люди и коз выпасут, и дом построят, и печь сложат, и еще жену дома посадят и детей нарожают пятнадцать душ. Только уважать людей можно за это. Но у нас-то все это было! В семье моей прабабушки было шестнадцать детей. Отец вставал, и все замолкали. И все работали, строили дома, уважали женщин. А женщины вели хозяйство, готовили, шили. Все было так, как надо. Просто пришла власть, которая разрушила все устои, планомерно истребляла лучших русских людей целыми классами и сословиями. При этом, заметьте, русское Православие до сих пор остается душой мира, не будет его в России и мир рухнет. И я никогда не откажусь от того, что я русская, что мне Бог дал счастье принадлежать именно к этому народу, потому что столько хорошего в русском человеке! Когда представители других национальностей мне говорят правильные вещи, тыча носом в проблемы, я отвечаю: «А вы прощать, как мы, не умеете. Ведь вы, если разозлитесь, по триста лет резать друг друга будете! А мы — сели, поговорили, поплакали и простили. Нам этот дар дал Бог!»

А что сложнее — сострадать или сорадоваться?
Сорадоваться. Я про себя говорю. Не умею сорадоваться, больше получается сопереживать. Но кому-то и это не дано. Кто-то совершенно равнодушен к людскому горю. Есть люди, которые руководствуются в жизни холодным рассудком.

Вы бы хотели так жить?
Честно? Иногда да. Потому что я от этой бури, от этих эмоций и войны внутри себя начинаю уставать. Мне кажется, в последнее время я постарела лет на 30–40. Сейчас ощущаю себя очень взрослой, чересчур. Не умной, нет — взрослой, в плохом смысле слова старой.

У Вас не бывает опустошенности после концерта?
Нет, нет-нет! Это не про меня. Меня Господь миловал, на концерте со мной все происходит правильно. Именно со мной, а не у меня. Я на сцену иду, как на исповедь. Все, в чем не могу признаться себе, я выговариваю на концерте. Это происходит изо дня в день. У меня на концерте далеко не увеселительная программа. Человек не может двадцать четыре часа в сутки смеяться, но и плакать тоже — это грех уныния, и с ним я борюсь изо всех сил.

Вы помните свое первое выступление?
Да, помню, оно было в театре «Буфф», в Питере. Страх помню, как колотило помню. Все помню, как в диафильме, все перед глазами. Помню даже одежду, в которой сидели люди в зале.

Вы и зрителей запоминаете?
Да, конечно! Я часто узнаю людей на своих концертах. Многих знаю по именам. Вообще мои слушатели — это люди, делающие мне честь. И каждый раз выхожу на сцену, как на экзамен. Суди человека по поступкам, а артиста по зрителям. Когда я пою серьезные песни, у людей словно пелена падает с глаз, в этот момент в зале сидят просто дети, мальчики и девочки, сердца которых открыты для тебя.

Ощущаете ли Вы Божий Промысл в своей судьбе?
В Евангелии есть притча о талантах, которая является очень хорошим примером, точнее не придумаешь. Там говорится, что каждый человек должен взращивать свой талант, а не закапывать его в землю. Я считаю, что у каждого человека есть свой талант. Он не обязательно должен петь или танцевать, просто надо любить то, что ты делаешь, к чему тянется душа. Я в шесть лет сама подошла к пианино и стала на нем играть. Я жаждала музыки, не могла без нее жить. Она мне была нужна, как воздух, это происходило бессознательно.

Елена, Вы чувствуете Божию помощь и поддержку?
Я думаю, что меня спасают молитвы моей мамы. Она молится за меня утром и вечером. Благодаря ей, у меня многое получается. Всем известно, что нет ничего сильнее, чем молитва матери.

Что для Вас искусство?
Искусство — это когда ты им живешь не ради денег. Это прежде всего творческое воплощение твоего таланта, хотя это не значит, что художник не может продать свои картины и должен умереть с голоду. Труд должен быть оплачиваем. Искусство должно делать человека лучше. Если ты слушаешь песню и тебе хочется пойти кого-то ударить, это неправильная песня. Искусство — это сороковая симфония Моцарта, это песня Митяева «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

Вы не испытываете дискомфорта от того, что Ваши песни звучат рядом с такими «новомодными хитами» как песня «Мама Люба…»?
Не хочу даже затрагивать эту тему! У меня был скандал в Екатеринбурге по поводу этой песни. Я раскритиковала ее при аудитории на шесть тысяч зрителей и нажила себе врагов. И наживу еще больше. Просто надо называть вещи своими именами. Вы клип, наверное, еще не видели. Лучше не смотрите. В Казани Вы это не увидите ни в три ночи, ни в три дня, ни в страшном сне. Почему они думают о чистоте своей нации и о чистоте своей веры? А на нас наплевали. Хочу вам сказать, что я не оставлю это дело, об этом нельзя молчать. Да, нужно в первую очередь думать о себе, о том, что ты делаешь, надо следить за своим поведением и копаться в своей жизни. Но когда я вижу такое, и это видят дети, вынуждена думать не только о себе. И после такого меня укоряют, что я написала «Курю»…

Да. Ведь это одна из популярных Ваших песен, шоумены сделали ее Вашей «визитной карточкой». Причем, не все, слушая ее, улавливают смысл, который заложили Вы, в основном молодежь делает вывод, что курить — это хорошо… Вас это не настораживает?
Да, это очень опасная вещь, очень опасная. Я не ожидала такой реакции на эту песню. Эта песня родилась за несколько минут, в результате серьезных переживаний в реальной жизненной ситуации. И смысл-то как раз тот, что вот, мама, мне так плохо, меня так больно ранил близкий человек! Я ценю эту песню за одну фразу, с которой иду по жизни, хотя правило это сама часто нарушаю: «Не важно что, а как!» При этом я заявляю: курить — это плохо! Не зря же я в песне написала «снова курю, мама» — я виновата, мама, этой фразой я явно признаю свою ошибку. Слава Богу, что многие видят в этой песне именно то, что я вложила в нее: «Если бы ты знал, как мне жаль, если бы ты видел мою печаль в лицо! Ты б узнал, что она говорит». Или вот еще песня «Абсент», тут тоже можно сказать, что я пропагандирую этот напиток. Нет, я пою о том времени, а тогда это было распространено, и до чего это довело. Это было страшное время. И помните, как в свое время поносили Высоцкого? Не подумайте, что я себя с ним сравниваю, нет. Я рядом с Высоцким не встану никогда. Вот, кстати, в этом смысле у меня женский ум, я все-таки пишу женскую лирику. И даже гражданская лирика у меня звучит через призму женской души. Я абсолютно убеждена: если поставить рядом самого умного мужчину и самую умную женщину, мужчина будет умнее. Хороший повар и хорошая повариха — лучше будет мужчина; хороший парикмахер и хорошая парикмахерша — лучше будет мужчина, и так во всем. Потому что Бог создал женщину помощницей мужчины, и она никогда мужчину не превзойдет.

А что касается того, что песня «Курю» стала моей визитной карточкой… Понимаете, тут все не так просто, и не все от меня зависит. На телевидении действуют свои очень жесткие законы, свои порядки, рамки и правила. Я хотя бы добилась того, что зритель может слышать мой живой голос. Это уже большое достижение.

У каждой Вашей песни есть своя история?
Да, и каждую песню я пережила. Вот у меня есть песня «Девочка». На моих глазах произошла трагедия: дочь совершила страшный поступок по отношению к своему отцу, и он сутки лежал и просто умирал. Но при этом, умирая, папа ждал, когда она вернется домой. Вот оно! Написала слова за полторы минуты! Мне нужно было избавиться от своих внутренних переживаний, песня — это способ избавления от душевных переживаний для эмоционального человека. Меня спрашивают: «Как же вы можете исполнять эту песню такое количество раз?» Да очень просто, ведь каждый раз ту историю вспоминаю и переживаю заново. Когда я пою песню «Папа, нарисуй», это просто… в детство хочется. Там мама застегивала мне шубу, там за меня мыли посуду, и просто просили ставить тапки ровно, мыть чашку за собой и приходить вовремя с горки. Никогда не забуду слова: «Хочешь стать взрослой? Ничего, вспомнишь это время». Там, в родном поселке, окунаешься в мир сказочного детства, где ты была маленькой, тебе было хорошо, тебе не приходилось ничего решать, не знала слова «выбор». У ребенка нет выбора между действиями, за которые он потом великими скорбями будет расплачиваться. Это участь взрослых. Вот так, моя жизнь — в моих песнях… Они — моя исповедь.

Статья из журнала "Славянка" №2 (38) за 2012 год