Ольга Кормухина: Я своей музыкой собираю делателей, потому что жатвы много, а делателей мало

Я своей музыкой собираю делателей, потому что жатвы много, а делателей мало

В минувшее воскресенье известная певица Ольга Кормухина вместе с супругом, лидером группы «Парк Горького» Алексеем Беловым приняли участие в церемонии закрытия Олимпийских игр в Сочи на стадионе «Фишт». Они выступили с песней «Moscow Calling», которая получила широкую популярность во всем мире.

О своем пути к Богу, взаимоотношениях с известным старцем Николаем Гурьяновым, о пении на клиросе и отце Иоанне Охлобыстине, о том, каким должен быть настоящий христианин, О.Кормухина рассказала в интервью «Интерфакс-Религия».

— Прошедшей осенью Вы проехали со своей группой 30 городов страны. В каждом городе люди устраивали овации, вставали два-три раза за концерт. Откуда такая мощь голоса в столь хрупком теле?

— Женщина — сосуд немощи, а в немощи сила Божия совершается. Помните, в фильме Бондарчука «Война и мир» царь Александр I говорит: «Тогда похваляюсь — когда немощен есмь, ибо в немощи укрепляет меня Господь». А Суворов! Маленький, тщедушный, на ладан дышал, сам себя воспитал. Я, кстати, в храме пою на том месте, где пел Суворов, — это мне всегда пример. Он с двумястами пехотинцами против пятитысячного войска всадников одержал победу. Каким образом? Сам Суворов на это отвечал: «Потому что мы православные, с нами Бог». Наверное, Богу так угодно, чтобы вот в этом тщедушном теле был такой мощный звук. Почему русская музыка так востребована в мире: Чайковский, Рахманинов, Мусоргский, Стравинский? Почему Шаляпин стал легендой? Потому что мы поем не голосом, мы духом поем — от духа и мощь.

И когда меня начинают упрекать: она поет не по-женски, она поет как мужик… А что же делать, если мы не видим сейчас мужчин настоящих — в том количестве и с теми качествами, как это должно быть?! Но дух-то должен жить. Ну вот и дает Господь женщинам. И всегда давал в России женщинам, когда был недостаток мужчин. Кто поднимал страну из руин после войны? Женщины. Кому кланялся патриарх, когда совершили победу? Он сказал: кланяюсь вам, белые платочки, это вы своими молитвами и своим трудом спасли страну. Русская женщина всегда больше, чем женщина. Поэтому не надо меня упрекать в мощи моей музыки, моей подачи — я своей музыкой собираю бойцов, делателей. Потому что жатвы много, а делателей мало.

— Для того же Вы и проводите свой ежегодный фестиваль добрых дел «Остров.ру»?

— Мой фестиваль основан на тех принципах, которые я исповедую. Как говорится, что исповедую, то и проповедую. Добро надо объединять. И мы правда армия, как нас некоторые называют, потому что мы бойцы. И не потому, что боремся со злом, — нет, мы боремся за добро. Иногда надо бороться за человека с самим человеком. С пьяницей бороться за того трезвенника, который в нем скрыт. Я таких много знаю — когда люди побеждали эту страсть и становились потрясающими, деятельными, полезными обществу людьми. Невозможно ни с какой страстью покончить — ни с наркоманией, ни с пьянством, ни с игроманией, ни с компьютерным увлечением — пока не найдешь другое пристрастие, доброе увлечение, пусть для начала даже это будет спорт. Пусть для начала вы навестите больного в хосписе или бабушке-соседке поможете прибраться в квартире. Неважно, какое дело вы сделаете, но вы тут же почувствуете, как вас станет больше. Не вес ваш прибавится, а человек ваш внутренний вырастет.

Мы всю жизнь растем — из младенцев в гигантов, но некоторые так и не вырастают до седых волос, так и остаются младенцами духовными. Вот это страшно — они умирают, так и не познав радости бытия, и переходят в мир иной, где жизнь продолжается, — а там для них наступает ад, потому что они не приучили себя к раю. Начало рая есть на земле: его радость в труде, в познавании себя, мира, ближнего. Почему же не все попадут в рай? Не потому, что Бог не пустит — потому что сами не смогут там находиться: так же, как пьянице тяжело среди трезвенников, грешнику среди святых, злому среди добрых. Есть вещи, которые мы даже не пытаемся понять: легче жить, будто их нет. Воздух мы тоже не видим, но при этом дышим. Замечаем, что нет воздуха, когда начинаем задыхаться. А когда начинает задыхаться душа? Почему пропадает ощущение праздника, которое было в детстве? Это душа задохнулась. От мелких грехов. Да, не убил, не украл… Знаете, поговорка: ни себе, ни людям. А почему? Потому что только полюбив себя, можно полюбить ближнего. И самого себя надо любить до самоотвержения.

— Где же тут граница с эгоизмом?

— А эгоизм отсутствует в любви к себе. Потому что себя вы не можете любить эгоистично. Вы прежде всего найдете в себе образ Божий и будете любить его. Если вы не найдете его в пустыне своего сердца, то не найдете его нигде.

Все знают о подвиге Серафима Саровского, что он стоял тысячу ночей на камне и молился за Россию. А вы знаете, как он молился? Он бил себя в грудь с одной молитвой: «Боже! Милостив буди ми грешному». А молился за весь мир этой молитвой. Церковь — это мы. Отсюда и понятие соборности: собор людей и есть тело Христово. Современный образованный человек почему-то не может и не хочет принимать этого, потому что себя очень ценит — это не любовь, а просто завышенная самооценка. Подвигает на нее именно образованность — обученность, как я говорю. Это раньше была образованность — от слова «образ». А сейчас обученных вижу очень много, а образованных — так мало.

И все с образованием, все говорим, все интервью даем, все учим жить. А сами жить не умеем — и я в первых рядах. Мне посчастливилось в жизни найти то, что я искала, — людей, которые действительно стали образом Божиим, здесь, на земле. Поэтому они и светят, и греют миллионам. И Серафим Саровский, и наш отец Николай Гурьянов, которого называли современным Серафимом. Ему не надо было говорить много слов. Человек подходил к нему и тут же начинал понимать, перед кем он стоит и кто есть он сам. Старец был таким зеркалом. Человек понимал полное свое несоответствие, прежде всего самому себе. А почему? Потому что видел человека настоящего.

Вот я задам вопрос: для чего Христос пришел на землю, для чего Бог воплотился? Он принял человеческий образ и явился, чтобы показать, каким должен быть человек, как он должен жить. Он исцелял, кормил, учил, воскрешал, а Его распяли. И даже после этого Он любит нас. Вот что Он пришел показать.

Мы очень ценим свои познания, свой опыт. А я сейчас ценю способность в любой момент от этого отказаться. Иной раз человек представляет из себя путника, навьюченного грузом, который ему уже самому не под силу, он под ним прогибается. Душа изнемогает от груза не только наших грехов, но нашего самомнения. Душа ведь дышит воздухом смирения. И вот Господь говорит: брось все, брось все свои заслуги, Я тебе дам тебя самого. А человек думает: ну как же, я столько лет это копил…

Я встречала очень много людей, нищих и нищелюбивых даже, которые любили свою нищету, но которые так цеплялись за свои знания и опыт, что даже перед лицом смерти не могли от них отказаться. Это понятие самости, мне кажется, больше всего мешает людям, особенно известным. Я всегда прежде всего говорю о себе. Людей пробуждает именно эта откровенность моя пугающая. Я не боюсь говорить о своих страстях, о своих грехах — для того, чтобы показать, во-первых, что не надо унывать, потому что, опять же, в немощи сила Божия совершается и, во-вторых, в этой жизни все подлежит исправлению. Начало исправления — наше желание. Даже если я знаю, что никогда не исправлюсь до гробовой доски — у меня всегда есть надежда на Бога. Мне за этим и нужен Христос с Его милостью — чтобы Он восполнил мою немощь, недостатки мои.

Конечно, нельзя расслабляться, нельзя только уповать и ничего не делать. Но когда ты трудишься и видишь, что пока результата нет — не надо отчаиваться. Многие бросают на полпути. Серафим Саровский говорил, что святые отличаются от остальных людей только решимостью во всем следовать за Христом. Вот качество, которое, оказывается, лежит краеугольным камнем нашего спасения и нашего возрастания — из младенцев в гигантов духовных. Смотрите, какая маленькая была Матронушка, вся больная, слепенькая — но какой гигант духа. Недавно показывали, в каком запустении находится памятник режиссеру Эйзенштейну — а был кумир. А к Матронушке толпа народная не зарастает, поток людей только увеличивается. Вот она, настоящая слава. Вот она, сила Божия, которая в немощи совершилась. Вот они, плоды смирения. Я давно заметила, что даже самые сильные люди — они все равно управляемы страхом. Даже хотя бы страхом потерять свою силу или власть. И за что я люблю Христа — Он не оставляет этого страха. Когда я имею решимость за Ним идти — у меня пропадает страх.

Отношения человека и Бога — это как отношения ребенка и родителей. Ребенок зависим от родителей, он так проявляет свою любовь. И только когда на него начинает оказывать влияние внешний мир, сверстники, тогда он начинает проявлять свою самость, страдает от этого и не может понять истинную причину своих страданий. И терять счастье постепенно. С переходным возрастом уходит блаженный покой, когда ты был у мамы и папы под крылом. На самом деле все очень просто. Мы привыкли эту простоту усложнять. Нам так романтичнее, приятнее, мы так осознаем свою значимость и свое величие. Почему Анна Ахматова и Лев Гумилев с ужасом открещивались от слова «интеллигент», когда их пытались записывать в ряды интеллигенции? Именно по той причине — отсутствие простоты у последней.

В Священном Писании написано просто: во многом познании есть много печали. Когда человек начинает познавать себя, он все больше приходит к выводу, что он немощен и что он — собрание страстей, недостатков и пустых мечтаний. А вот когда он смиряется, то становится как амфора, которую наполняют благоуханным елеем.

— Ольга, Вы тоже изменились и внутренне, и внешне. Вы анализировали процесс перемены, которая произошла с Вами?

— Это невозможно. То же самое, что беременность: вы носите в себе ребенка, но не увидите его черт, пока он не родится. Я просто увидела себя другой в один момент. Не замечала, а процесс перемены шел и шел. Когда я много лет назад пришла к одному священнику и сказала: «Может, мне окружение мешает? Почему я так недовольна жизнью, собой? Неуютно моей душе стало. Может, мне вообще уйти?» Он ответил: «Ты уйдешь и соберешь вокруг себя таких же, пока не изменишься сама». И вот я поняла, что все изменилось, когда увидела, что меня окружают совершенно другие люди. Прекрасные люди стали меня окружать. Ничего не могу сказать определенно — может, это Божий дар — просто жизнь моя поменялась. Сейчас я с ужасом вспоминаю старую жизнь — с благодарностью потому, что она меня привела туда, куда привела, но с ужасом, потому что сейчас я бы так себя не вела. Зная то, что знаю сейчас, это было бы нереально. Мы как несмышленые: летим, как мотыльки, на ложный свет, на блеск.

— Расскажите, пожалуйста, о своем духовнике, отце Николае Гурьянове.

— Мы живем — жизнью. А он жил — во Христе. Эта разница больше, чем между небом и землей. Небо с землей хотя бы на горизонте сходятся, а эти понятия вообще никогда не сойдутся — жизнь просто человеческая и жизнь во Христе. Даже представить себе нельзя внутренний мир такого человека. Одно скажу: если люди меняли мировоззрение только при встрече с ним, даже не имея никаких длительных бесед — можете себе представить, что там внутри — непостижимое. Самое удивительное — сочетание простости и величия. Величия абсолютного: когда ты перед ним стоял, было ощущение, что он трехметрового роста. Ощущение, что стоишь перед царем царей на земле. Вот такой дух. Такое было его стояние перед Богом. То, что он знал обо мне задолго, это понятно, потому что он вообще знал очень много и о многих, и намного вперед, вплоть до вечной жизни. Были люди, которым он даже говорил: «Ответ на Суде будет хорошим, добрым». Ему были открыты человеческие судьбы — и прошлое, и будущее. Но он почти никогда не говорил об этом людям.

Мне он дважды сказал. Когда я спросила его об одной внутренней ситуации, которая меня преследовала, с которой не могла никак справиться, он ответил: «Это тебе за то, что ты тогда-то такому-то человеку сказала такие-то слова». Меня пробил холодный пот — я это вспомнила. Он сказал: «Это очень большой грех, поэтому потерпи за это». И еще один раз он сказал, что если бы я не изменила свой жизненный путь, то мне грозила бы внезапная и, видимо, насильственная смерть. Я просто не хочу говорить, в каких словах это было сказано, потому что передавать слова святых бесполезно. Это вообще нечто не от мира сего. Там дело даже не в интонации. Само построение речи — оно другое. Я, конечно, некоторые вещи записывала, придя потом, но записывала все равно своими словами.

А как говорил отец Николай… Это было непередаваемо. Во-первых, он говорил это с великой властью, чувствовалось, что он говорит это не от себя. И совершенно четко ощущалось, что ты стоишь перед человеком, который в данный момент стоит прямо перед Богом. Только он Его видит, а ты нет. Это был трепет священный. Причем это испытывали даже неверующие люди. От него они уходили верующими. У моей знакомой мама крестилась после поездки к отцу Николаю. Она поехала просто из любопытства: медик, 80 лет, уверенная, что все в этой жизни знает. Вы бы видели, как она стояла перед ним — как маленькая девочка. Человек преобразился просто на глазах. Он ей не говорил: иди крестись, он ей ни слова не сказал о вере. Но она приехала домой и сразу пошла креститься. Просто дело в том, что даже неверующие люди видели перед собой образ Божий.

— Часто ли бываете на острове Залит, где нес служение старец?

— Сейчас не очень часто. Я благодарю судьбу, что мне было даровано несколько таких лет, пока росла дочь Тоша, когда мы пожили под крылом у старца и потом, когда он отошел ко Господу, еще несколько лет. Тошка говорила: «Я островская, я залитская». Она ужасно любила остров и сейчас любит, ездит туда с друзьями.

— Участвуете ли Вы в православном движении «Сорок сороков», которым руководит Ваш брат?

— Нет, в православном движении «Сорок сороков» я не участвую. Мы с Андрюшей очень тесно были связаны с его рождения, он практически вырос у меня на руках. И, конечно, мы все являемся для кого-то примером или следуем чьим-то примерам. Он много что сделал по моим стопам — в Гнесинку пошел, например. Единственное, в чем он ушел далеко вперед, это в деторождении. Мы вовремя для него воцерковились — мне-то было далеко за 30, а ему было 20 с небольшим. Поэтому он успел стать яко маслина плодовитая. У него девять детей. Поэтому вот пусть будет у него свое дело, он себе затеял «Сорок сороков», он боец, у него семеро пацанов, тоже бойцы, вот пускай воюют.

— Правда ли, что в каждом городе, где бываете на гастролях, Вы поете в местном храме на клиросе?

— Не в каждом. Если воскресный день или субботний — могу пойти напроситься. Тоже для смирения полезно. Иной раз встанешь в хор, поют, как соловьи курские заливаются — Бортнянского, Чеснокова. А мне бы чего попроще, потому что в простоте больше молитвенности.

— Расскажите подробнее о Вашем пении на клиросе. Оказал ли на Вас влияние этот опыт? Можно ли сказать, что православные песнопения позволили по-новому взглянуть на музыку?

— Да, безусловно. Мне многое дано было тогда, когда я встала на клирос. Мне говорили: «С ума сошла, с твоим голосом себя в храме хоронить». Я отвечала: «Вы не понимаете главного — а кто этот голос дал? Кто на него больше всех прав имеет? И кто сказал, что Богу отдавать надо не лучшее, а худшее?!" Шаляпин, Козловский пели в храме — считали за честь. Поэтому их имена и остались, заметьте. Слава Божия не меркнет никогда. Почему к Пушкину тропа не зарастет никогда? Потому что «чувства добрые я лирой пробуждал» и «веленью Божию, о муза, будь послушна». Скажу более, меня спасла музыка. Вот как волхвы шли поклониться. Звезда их привела к Христу, а ушли они уже не волхвами, их ремесло привело к Богу. Я всю жизнь шла на звук, как собака на запах. Я его слышала внутри себя. Я его искала. Пробовала так-сяк, не то, не то.

— А что за звук вы искали?

— Дело не в звуке, а в том ощущении, которое он рождает в тебе и в людях. Прежде всего — в тебе. Есть злые голоса, есть гордые, есть самовлюбленные, карамельные, услаждающие, но уводящие в сторону. Вот два одинаковых голоса, высоких, красивых — а я слышу в этих голосах разных людей.

-У Вас есть духовник?

— У меня есть духовный учитель, в котором я уверена. Это проводник, который уже путь успешно преодолел. Меня Бог миловал учителями. Поэтому я уже не жалуюсь, что у меня грехов полно. Я плачу, конечно, о них, но я понимаю, что уже за то, что Бог дал мне таких духовных учителей, надо быть благодарной и смиряться со своими грехами. Что такое грех? Это рана в душе. И человека, который согрешает, нужно только пожалеть и помочь ему наложить пластырь на эту рану. А пластырь — это милость наша, добро наше. Сказать: не унывай, упал — вставай, и подать ему руку. А у нас в обществе как принято: если ты упал, тебя еще добьют.

— Не добьют, так отвернутся.

— Вы знаете, я вам честно скажу: лишь бы Бог от меня не отвернулся, остальное уж как-нибудь переживем. От меня столько отворачивались — и слава тебе Господи. Как в стихотворении Серафима Вырицкого «От Меня это было»: если от тебя отворачивались — это Я хотел, чтобы ты приблизился ко Мне. Я с течением жизни стала смотреть на людей как сестра. Когда познаешь свои слабости, и на людей по-другому начинаешь смотреть. А сестра не может смотреть не с любовью.

До любви надо дорасти. Мне бы хотелось научиться любить. Но пока это только желание. Я видела, как отец Николай любит людей. Как мой муж Алексей говорит про отца Николая: «Я встретил человека, который любит меня больше, чем моя мама». Потому что он душу свою положил за нас. А у меня есть чувство коллективизма — вернее, соборности. Просто на фоне всеобщего равнодушия друг к другу и даже к близким своим, на фоне эгоизма может это и кажется любовью. Нет, это просто нормальные человеческие отношения. Это наша общая тоска по братству. Братство заложено в нас генетически, мы все братья и сестры во Христе, тем более уж мы, люди русские. К сожалению, мы вспоминаем об этом только перед лицом опасности, когда не объединяться уже нельзя. А на самом деле чувство соборности в нас глубоко сидит. Помню, когда мы делали первый благотворительный концерт, телевизионщики на выходе спрашивали у людей, что они ощущают. Я была потрясена, как люди отвечали: «Мы чувствуем себя соборными людьми». Как точно люди все понимают. Как точно они выражают чувства, которые вдруг в них вспыхивают ярко. Когда чувство появляется, и слово ему точное находится — если это чувство настоящее. Может быть, поэтому люди мне на концертах часто кричат: «Вы настоящая» — может быть, потому, что они чувствуют, что я очень хочу быть настоящей. Что такое быть настоящей? Прежде всего, себе не врать.

— Вы учились на режиссерском факультете ВГИКа. Планируете ли что-то снимать, в том числе на православную тему?

— Мне бы хотелось быть помощником у гениального режиссера, чтобы он снял то, что я видела в жизни, ситуации с разными людьми — они бы очень многим могли помочь. Я закидываю удочки, но пока таких отчаянных не нашла. Потому что это надо еще уметь снять. И не нашла не потому, что они не хотят, а потому, что Богу не угодно еще. Когда будет угодно Богу — сами найдутся.

— Повлияло ли Ваше воцерковление на кого-то из Ваших друзей и знакомых в шоу-бизнесе?

— На очень многих. И не только на друзей. Особенно документальный фильм «Встреча» про нас с Алексеем приносит большие плоды. Многие интервью очень сильно работают — уже независимо от нас. Мы же только рассказчики.

— Вы дружите со священником и актером Иваном Охлобыстиным. Порой складывается впечатление, что он, вовлекаясь во все новые роли в кино, сознательно оттягивает момент, когда мог бы вернуться к священнослужению. Насколько все-таки серьезно его желание возобновить служение в Церкви?

— Я Ваню очень люблю, потому что я не встречала еще человека, который бы так любил людей. Это говорят все, кто с ним знаком. Я знаю, что Ваня очень страдает без службы церковной. Но Ваня очень честный человек по отношению к себе и по отношению к другим. И не надо забывать, что над ним есть Промысел Божий и есть духовные учителя. И он, как всякий нормальный христианин, живет под духовным руководством. Не надо переживать за Ваню — у него очень хороший духовник. И еще скажу такую вещь. Ване служение никто не запрещал, он выведен за штат, это разные вещи, он сам попросил. И вы не представляете, как работает его харизма, его язык, его слово — именно в той среде, куда никто не проникнет и не достучится. Он знает, как с этими людьми разговаривать. И скажу всем любителям порассуждать об отце Иоанне Охлобыстине: есть золотое правило духовной жизни, которое заключается в том, что лучше осудить весь мир, чем одного священника. И никто не может ощутить тяжесть креста, как только тот, кто его несет. Когда и куда Ване возвращаться и чем заниматься, будет определять даже не Ваня, а его духовник.

— Каким, на Ваш взгляд, должен быть христианин в современном мире с его многочисленными вызовами?

— Не спящим. И таким, каким он должен быть во все времена, по словам апостола: радуйся с радующимися, плачь с плачущими, чтобы приобрести хотя бы немногих, не для себя, а для вечной жизни. Вот и все. Все, что ты делаешь, делай ради Христа. Это самое надежное богатство, которое мы со Христом собираем, оно не тлеет, его украсть невозможно — это то, что мы возьмем с собой «в краи целований молчаливых». Сказано: «Кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». Как это понять? Все очень просто. Кто будет иметь любовь, кто будет иметь благодать — сохранит дары Духа Святаго. А кто не имеет, у того все отнимется со смертью, с собой еще никто ничего не уволок. Таким должен быть христианин — помнящим об этом. По крайней мере, регулярно напоминающим себе об этом четочками.

Меня все спрашивают, для чего я ношу четки, а это мой маячок: вот забудусь, а увижу, вспомню, сразу: «Господи помилуй, Господи помоги». Как батюшка Николай говорил: «Господи помилуй, Господи прости, помоги мне Боже крест мой донести». В этой детской простости есть такая притягательная сила — неимоверная. Она спасала меня в самых сложных ситуациях. Казалось бы, неразрешимая проблема. И когда ты понимаешь, что ты уже уперся лбом в стену, вот тут ты начинаешь вопить: «Господи помилуй! Господи прости! Господи помоги!» И вдруг — стена рушится, и за стеной прекрасный сказочный город золотой, с орлами, с волоокими животными, с ангелами. Человеку ничего не возможно, а Богу — все. Для того стены и воздвигают, чтобы вспомнили о нем. Просто одни начинают расшибать себе лоб об эту стену, а другие начинают помощи просить. Это начало обучения смирению — пониманию, что без Бога мы ничего не можем. Вот вчера ходил, бегал, а сегодня встать не можешь. А бывает, немой начинает говорить или слепой начинает видеть — какою силой? Мне нравится, как говорит иеромонах Роман: «Есть две дороги у человека: одна от себя, а другая к себе». Очень точные слова. А горе от ума, потому что ум мешает многим это понять и главное — принять.

Как говорил митрополит Антоний Сурожский, что такое церковь: вот ветер свищет, непогода, а все сжались плотно, и теплее. А что такое подвижник? Это тот, кто из центра круга вышел и уступил свое место другому, а сам встал у самого края, где ветер дует. Мне кажется, вот к чему надо стремиться в этой жизни. Да, это неудобно, это бывает связано с болью внутренней и внешней, со скорбями, с лишениями. Но насколько они ничтожно малыми оказываются по сравнению с тем светом, с той лавиной тепла, добра, благодати, которая потом обрушивается на тебя.

Всегда внутри какой-то даже самой большой боли горит маленький огонек тихой радости — смысла этого страдания, которое, уже по вашей боли, может разгореться в яркое пламя, как это было у Матронушки, или совсем затухнуть — и останется только одно сетование на эту боль, ропот, недовольство, озлобленность. Страдания — они и посылаются для того, чтобы мы этот огонечек увидели в себе и раздули до пламени. А когда нас много таких, мы можем поддерживать огонь друг друга и сложить еще больший костер, и он будет греть и освещать еще больше людей. Вот это наш фестиваль добрых дел «Остров.ру». Он растет, и наш костер становится все больше и больше.

Фото Марины Захаровой